Пятая история из новой книги "Калейдоскоп историй". ИнтерЛЮДИя 4.
Красота… Красота она у всех разная. И разнообразная. О вкусах спорить глупо, да и неуместно. В понимании красоты намешано много, от родительских штампов, переданных, по цепочке на генетическом уровне; через детские, практически не осознаваемые, ассоциации; юношеские зажимы и порывы, расположившиеся сеткой на холме Венеры правой ладони; до банального образования. Хотя… Что может дать образование в понимании красоты? Линейку? Вот это – принято считать красивым. Принято кем-то, когда-то. Да ручку настройки этих понятий, постоянно кто-то крутит. Мало того, что нет единого стандарта в пространстве земного шара, так его нет и в размахе (туда-сюда) времени. Очень, очень всё различно и индивидуально. Если не брать временную кисею, наброшенную модой, мнением, и даже политикой. А уж как запустили в красоту, свои грязные лапы, деньги! Казалось бы, чем ниже доход, тем меньше шансов быть красивой/ым. А и капиталы не дают никакой гарантии. Никакой. Заложено в человеке, этакое черезчурное стремление достичь недосягаемого, переплюнуть известных и не известных переплевателей. Как там было у Башлачёва?
«Кто жил, тот знает,
Такое дело,
Душа гуляет,
Заносит тело».
«О сколько их…». Это же похлеще смертельного штопора для самолёта. Ввертевшись в ситуацию, шансов выкрутиться – практически нет. Это Достоевский мог думать, что «Мир красотой спасется.», а по факту «… упавших в эту бездну…» не сосчитать. А некоторые, навязанные стандарты, так и вовсе. Кроме погибели и миру, и её носителю, ничего не дадут. Хотя, может искорку известности, которую простаки принимают за славу, и так жадно ценят. Большая глупость способна двигать материки, но не для пользы. Ой не для пользы. Может человек, регулярно причинять себе вред, не осознавая этого… Да, что там «может»! Делал, делает и будет делать. Такова и суть человеческая, да и естественный отбор принимает разные формы. «И сидя в яме мнишь себя на троне...». Любая игра с большими ставками, всегда полна жертв. Даже игра в красоту.
«Красота». Таково было первое слово, донесшееся из-под густой вуали. В моё купе вошла не просто женщина, вошла дама. Дама, от макушки среднеполой шляпы, с которой свисала вуаль, подобная брянским лесам, вдоль строгой осанки тела, и до кончиков каблуков, уже не таких высоких, как Останкинская башня, но надежных, как мавзолей на Красной площади. Почему она заговорила о красоте? У моего купе есть, приполезное свойство, оно, как бы подстраивается под гостя. И сейчас, мою попутчицу встретил легкий полумрак, сквозь неплотно задернутые шторки, густых тонов, роскошных узоров и королевской материи, мелькали огоньки за бортом. Другой мир. Полки, покрытые гобеленом с картинами царской охоты на несчастного белого оленя, с самого средневековья пытающегося убежать от своры борзых. Бархатная зеленая скатерть на столике, посуда чернёного серебра и ваза, тонкого стекла, в которой стояла роза. Ещё не совсем проснувшийся и повзрослевший цветок, чудного винного оттенка. Даже капля росы подрагивала на зелёном листке, откинувшемся от стебля, как ладошка, по которой предполагалось хлопнуть. Она прошла по густому ворсу ковра, знавшему и грубые руки тонких персидских мастеров, и персидскую же дорожную пыль, в котором он, под колёсами арбы, копытами животных и обувью прохожих, приобретал свою, далеко не врожденную, пушистость. Отточенным движением рук, в ажурных синих перчатках, приподняла атлас юбки и водрузила себя на трон, которым становилось любое место, на которое пал её выбор – присесть. Я привстал, отвесил положенный протоколом и этикетом поклон. Ждём.
Пауза паузе рознь. Да вы и сами знаете. Бывают тяжелые, бывают нервно натянутые, выжидательные, тягуче-сонные… Даже заискивающие. Эта пауза была изучающей. Попытка глубокой разведки. Не меня! Ни в коем случае! Она слушала себя, чтобы понять, что она может делать дальше. Как далеко может зайти в своём желании. Жгущем, не слабее раскалённого тавра, нежную кожу души. Подобие душевной чесотки, яростной и неутолимой, приводит ко мне большинство попутчиков. Им не просто нужно из точки А в точку Б. Надо конечно, но! Надо и кое-что ещё. Например, сбросить груз, который натёр холку до кости и теперь крошит и эту твердь. Вот она и слушала себя, пытаясь понять, готова ли её душа к тяжелым, и явно некрасивым родам.
–Если стоять на месте, то никуда не уедешь, – голос грудной, с легкой трещиной, и остатками былого бархата, возраст выдавали не только руки, с которых она, элегантно сняла перчатки, – и я так понимаю, что имена здесь лишнее?
Я кивнул. «Что в имени тебе моём?» Что оно может изменить или добавить? Важна не обёртка, сюда приходя показать содержание. Выверенным, годами, движением она приподняла вуаль и уложила её на тулью шляпы. Не глядя. Очень живописно получилось. Чувствуется и школа, и опыт. Да, одежда, движения, манеры – всё было безупречно. Но вуаль скрывала лицо. И теперь она ждала моей реакции. Ждала, но не дождалась. Её гримаса должна была читаться, как улыбка.
–Вы, чуть ли не единственный, кто так спокойно воспринимает увиденное. И да, я прекрасно осознаю, как я выгляжу. Теперь осознаю. А это, поверьте, далось мне не просто…
Про пожилых женщин обычно говорят: «видна былая красота». Здесь всё было не так. Представите себе Перова или Репина, которых покусал, под воздействием, только ему известных веществ, Пикассо. Где-то в глубинах ада, тоскливо завыл Босх, от отчаянья, что такой персонаж избежал его картины. Он бы бросил писать кучу мелких фигур, создающих целостное полотно адского безумия мира, он перешёл бы на портреты. Её одной. Перекошено было всё, что могло перекоситься и даже много больше. Дикая асимметрия, помноженная на бесформенность, и какую-то оплывшесть. И макияж. Тонкий, не пытающийся что-то скрыть, улучшить, подчеркнуть. Великая сила привычки. Женщина должна быть накрашена. Эта женщина накрашена. И если не брать в расчёт «холст», то и вкус и мера, и даже талант, в руке «живописца» читается. Талант читается, а холст нет.
–Я очень рано стала прихорошенькой. И очень рано осознала – что это такое. Ангелочек, для маменьки и папеньки, потом для окружающих. И этот круг рос, рос, рос… Я взрослела, и достаточно быстро освоила, как пользоваться этим инструментом. Бог щедро наградил меня красотой, той, которая пронимает каждого. Не обидел он меня и умом, но совсем обделил мудростью. Такое соотношение ума и мудрости, не редкое явление. Но нужна хотя бы толика недостающего, чтобы понимать, чем это грозит. Мудрость может заменить опыт. Знаете, такой набор шаблонных ситуаций. Этот случай похож на тот, что был уже в прошлом и вот так и так поступать не стоит… Но эти шаблоны нужно было набить, с шишками, разбитыми коленками и сломанными ногтями… Иногда десяток, другой раз, чтоб дошло. Я ж говорю, одного ума мало… Я была бы полной пустышкой, ибо реакция на меня учителей, была далеко неадекватной, и не знать ничего, имея прекрасные отметки, было вполне реально. Но я была ещё и любопытна. Это и моё спасение и мой приговор, одновременно.
Она кивнула, благодаря за чашку тонкого фарфора, по бокам которой китайская девушка, краснела перед китайским юношей, под китайской же сосной. В плену фарфора, пытался обрести свободу чай. Ароматный, в меру крепкий. Без сахара. Такой, какой она любит.
–Вы же слышали рассуждения о том, что существует всемирная секта красоты? Всемирный заговор в пользу красивых. Да, людям. Которых поцеловала луна, проще в этом мире. Проще заводить знакомства, устанавливать доверительные отношения. Красивые люди вызывают тягу быть рядом с ними, любоваться касаться, приобщаться к их миру. А он у нас действительно свой. Потому, что и законы, и подходы, и цели, и ценности, значительно отличаются от будних людей. От серой массы. «Звезде на небе вечно одиноко, хотя вокруг такая россыпь звёзд…». Даже при лёгкой склонности к жестокости, а все дети жестоки изначально, от неведенья, очень просто стать мучителем, потому, что людьми так легко крутить. И конечно же посещает мысль, что все они созданы, чтобы служить тебе. Тебе одной. И какой бы я не была трусихой, а тут я могла дать фору всем зайцам мира, постепенно я начала идти, по, угодливо согнутым спинам, не замечая, всё более кровавых следов своих каблуков… Нужно ли вам говорить, до какой мерзости может опуститься человек, когда чувствует свою безнаказанность… Но так глубоко пасть я не успела. Меня спасла моя трусость, помноженная на моё любопытство. О, эта парочка способно завести в такие дебри судьбы! В мире красивых людей конкуренция достигает, недоступных будним людям, высот. Какая изощренность, какой садизм, какое злорадство. Только очень красивые люди могут быть страшным, по-настоящему. Теперь, оглядываясь на прошедшую жизнь, мне кажется, что уродство душ, это плата, за красоту тела. Корчи души, неумелость и нелепость в простых вопросах – вот что выносят красивые люди, избравшие путь паразитов. Атрофируется, за ненадобностью, совесть, гордо заменяемая тупой хитростью… Кстати! Возможно вы удивитесь, но большинство красоток, абсолютные айсберги в постели. И не в том смысле, что большая часть их скрыта от глаз! Вовсе нет! Они считают, что сама по себе красота достаточно полный вклад в дело любви, и физической тоже, чтобы обременять себя ещё чем то… Я вас не смутила?
Я покачал головой, как бы отгоняя даже мысль о такой возможность и подвинул к ней, серебряную же пепельницу, в форме венка цветов, инкрустированную перламутром и чем-то мелко блестящим, подозрительно напоминавшем мелкие бриллианты. Глупость, конечно, но…. На что люди не пойдут ради красоты. Она закурила токую сигарету с вставленную в длинный, уже желтоватый мундштук из слоновой кости, с золотым кольцом, и поблагодарила лёгким кивком головы.
-Потом, постепенно приходит понимание, что не все люди визуалы, что не всеми правят гормоны, или гордыня обладания, что пустая кукла на приёме или в постели, не выдержит конкуренции с интересной и заводной дурнушкой… Этот жестокий удар выдерживают не все. Алкоголь и таблетки быстро выводят из игры, в связи с утратой данного природой, слабых особей. А слабых в нашем ордене Красоты очень много. Слишком легко даётся, чтобы выдержать экзамен. А ещё… Как-то на приёме я увидела молодящуюся старуху. Она ещё верила в себя, в свою мощь охотницы. Зрелище прежалкое, вызывающее стойкое отвращение. Но я поняла главное, это ждёт и меня. Содержанка, переходящая из княжеских покоев в королевские, в конце концов окажется в пустой каморке, у разбитого корыта, назначение которого будет для неё загадкой. Как и всё остальное доживание. Вот тогда я испугалась и решила ударить на опережение. Победить если не смерть физического тела, то хотя бы смерть красоты. Менять шёлк простыней очень и очень страшно. Перманентный макияж – и вот уже не нужно, ежедневно корпеть над основой, только вносить штрихи. Специальный лак для зубов. И, самое важное открытие – пластическая хирургия. Это такой наркотик… Это людям со стороны кажется, что вы безупречны, а глаз, натерший мозоли на конкурентках, всегда видит то, что можно подправить. Потом исправить. Потом переделать… И этой карусели нет конца…
Её глаза, мутновато-зелёные, в обрамлении накладных ресниц, опухших век, и разноколиберных мешков под глазами, искательно зашарили по столу. Понял. Хрусталь бокалов, на длинной ножке принял красную, чуть тягучую струю красного порождения южной лозы. Отборной, нужно сказать лозы, и очень заботливого перерождения. И снова благодарный чутькивок. А рука, с морщинистым пергаментом кожи, вцепилась в ножку бокала, как-то очень по птичьи. Для неё сейчас любая опора важна. Бокал может даже не покидать зелёной поверхности стола. Ей нужно прикосновение вещественного мира, чтобы почувствовать, что она ещё существует.
–«Сколь веревочка не вейся…». Выигранные месяца или годы, превращаются в десятилетия ужаса. Кожу нельзя подтягивать бесконечно. Нельзя бесконечно в себя вшивать и вкачивать. Всё в мире имеет свой срок, а уж инородные тела в твоём теле, прекращают задуманное функционирование раньше, чем ты ждешь. Спрос на тебя падает, хирургов, которые, даже за большие деньги, берутся претворять ваши мечты, всё меньше, а их квалификация всё ниже… Но тебе кажется, что всё в порядке. Это очень жёсткий и жестокий самогипноз. Вы знаете, даже у таких как я, которые в принципе, ненавидят всех, кто не желает или нами обладать, или нам служить, могут быть друзья. Да-да. Чудо, конечно, но у меня такой был. Был… У нас состоялся очень скомканный диалог. Он спросил, что я с собой делаю, а я ответила, что не понимаю о чём я. Моя естественная внешность уже отъезжала на скором поезде, и его это тревожило. Его, но не меня. Мне казалось, что я поднимаюсь по лестнице мечты. Просто ступеньки усеяны осколками алмазов и жемчуга, и… немного режет ноги. Потерплю! Красота требует жертв! Жертв…Я порвала со своим другом. Навсегда. Избегала встреч, при случайных была холодна и отстранена. Он кажется застрелился, уж не помню по какому поводу… Но это не точно. Вы знаете, две фразы двух гениев, для меня спелись в одной, и украсили мою шею, как колье… «Красота спасёт мир» Федора Достоевского и «Красота превыше гения, она не требует понимания» Оскара Уайльда… Колье… Прекрасное бриллиантовое колье с рубинами, сапфирами и изумрудами. Но всего в меру… Сначала… Эти фразы оказались для меня веревкой, которая, постепенно душила меня. Кто-то мог бы задохнуться, а в моей ситуации, просто отключилось мышление. Как в механическом пианино, бесконечно проигрывались эти две, чёртовы фразы. «Красота спасёт…» и «Красота превыше…»… Душа, счастье, жизнь… Я сама… Какие ещё жертвы нужны этой хищнице?
Она пригубила вино. Наверное, трудно пить, имея бесформенные наросты вместо губ. Капля красной жидкости, ничем не напоминающая кровь, кроме неуместности появления, скатилась на подбородок, повисела и упала на платье, впитавшись в дорогую ткань.
–В этой маске,– изящный взмах мумияподобной рукой возле лица,– я проходила года полтора. По приёмам, выставкам, спектаклям. Ко мне подходили, со мной вели светские беседы. И я не замечала гримас отвращения, смеха в спину, да и лицо. Мне казалось, что я блистаю. Что я, всё ещё живу то, прежней, молодой жизнью. Но даже очень пьяному человеку приходит время протрезветь. Помню я сидела у зеркала и любовалась собой. Да-да, не удивляйтесь, мой наркотический сон извернул моё восприятие на столько. И случайно задела свой дневник-ежедневник, лежавший на краешке туалетного столика. Обычно я записывала в него людей, с пометками, так важными для охотницы, планы, события, врагов. Он упал, раскрылся и из него выпало засушенное нечто, когда-то спорящего цветом с весенним небом. Это был василёк. Обычный полевой цветок, вся ценность которого, кроме естественности, была в том, что мне его подарил тот самый, единственный друг. Я нагнулась принцессой перед балом, а взяв его в руки, разогнулась… Чудовищем, и поняла я это, взглянув в зеркало. Возможно всё дело в том, что перепад старческого давления, убрал какой-нибудь тромб в мозгу или что-то там ещё, но я проснулась. Протрезвела. Так я не плакала никогда, за всю свою жизнь. Мне было очень жаль себя, и очень за себя стыдно. Ни меня, ни мир вокруг моя красота не спасла. Она умерла раньше меня, и вовсю разлагалась на мне… Из трехдневного ступора, когда я не могла ни ходить, ни есть, даже пила с трудом, меня вывел звонок. Звонил мой сын. Да, у меня был сын. Собственно, назвать меня матерью нельзя, ни при каких условиях, я даже не держала его в руках. Сейчас я даже не очень отчетливо, кто из вереницы моих мужчин, был его отцом. Больше меня волновало, когда моя фигура вернётся в своё функциональное состояние. А мальчик вырос. С чужими мне, будними людьми. И даже не стал мерзавцем, что странно. – она подалась вперед, нарушив величественность своей осанки, и это было так… по-человечески, нагнулась и впилась в меня взглядом, – он нашёл меня. Его даже не испугало то, как я выгляжу. Милый мальчик. Боря. Борис. У него симпатичная жена Елена, и очаровательные Егорка и Софья. Вот так я обрела семью. И покой в душе. Душа не отмерла, она спала, как красавица в сказке, и тот звонок разбудил её. И это лучше, чем поцелуй прекрасного принца. Вот, еду учиться быть мамой, бабушкой, человеком. Мне нечего им дать, но возможно… Я верю, что в моей душе ещё живёт красота…